- Спектакль только что вышел, был непростой выпуск, и сейчас пытаюсь со стороны взглянуть на то, что получилось. Но, по крайней мере, очевидна следующая мысль автора: ирландское общество того времени приходит к состоянию, когда невозможно остаться в стороне от происходящего. Когда неминуемо становишься либо палачом, либо жертвой. Проскочить не получится. Концентрация ненависти и равнодушия такова, что жертвы неизбежны. Эта тема всегда актуальна для нашей страны, в большей или меньшей степени.

- Он мне понятен. Тут много всего: страх, нежелание оказаться рядом с людьми, взгляды и намерения которых тебе совсем не близки, непонимание — ради кого и чего ты туда идешь, и нужно ли это им. Это все старые вопросы. Но желание справедливости и свободы, хоть и призрачно, конечно, свойственно интеллигентным людям. Дэворен попытался уйти во внутреннюю эмиграцию, засел в некой конуре и не вылезал — отчасти поэтому его и приняли за скрывающегося стрелка ирландского сопротивления. И тогда жизнь ворвалась к нему. Бывают времена, когда любое поведение кажется подозрительным.

- Ну, давайте скажем, что профессионализм.

- Нужно кричать о нем. Прошлое было настоящим наших дедов и отцов, и может стать будущим для нас и наших детей. И дело здесь не столько в плохих или хороших правителях, сколько в нас. Пренебрежение к человеческой жизни и достоинству, равнодушие никуда не исчезли. Недавно прочитал о том, что в Германии открываются все новые и новые музеи жертвам фашизма. Огромные деньги на это выделяются. Это очень хороший пример. Люди не должны забывать такое. Молодой человек, который на вопрос о Сталине ответил: "эффективный менеджер" — это страшный звонок!

- Смешно, конечно, даже в фильме про лицей — "1814" — следователя играю. Почему предлагают, для меня загадка. Но, во-первых, детективный жанр востребован, а, во-вторых, в профессию следователя входит умение думать. И этим мне интересно заниматься. Так что я не против таких ролей. Кроме этого, Порфирий Порфирьевич, например, тоже следователь.

- Я никогда не играл доброго или злого. Это скучно, и в жизни почти не встречается. Есть такой способ давления на подсудимого, когда один следователь изображает доброго, а другой — злого. Но это уже игра внутри игры, интересная актерская задача.

- Снимали под Севастополем, жара стояла страшная. Меня привезли на съемочную площадку в карьер. Там ждали три "скорые помощи". Сначала удивился, а минут через пять понял, зачем они дежурят. Где-то через полтора часа получил солнечный удар. Откачали быстро — это было у них уже налажено. А обратно летел на удивительном самолете, прежде таких никогда не видел. "ЯК" какой-то, там сзади дверцы в полу. Казалось, вот-вот что-то запикает, разверзнется пол, раздастся команда "Пошли!", и нас начнут выпихивать с парашютами.

- После школы вообще никуда не хотел поступать — серьезно занимался футболом, меня брали в перспективные команды. Но родители все-таки заставили поступать. Я неплохо учился. И уж если поступать, то на что-то необычное. Про актерство тогда речи не было, и я выбрал минский Политех, новый факультет робототехники. Сдал на две пятерки и две четверки, но все равно не прошел по конкурсу. И мне предложили на выбор — тогда ведь был Советский Союз в расцвете сил — несколько институтов по стране. Помню, среди прочих был Харьковский троллейбусный. Кстати, я потом играл водителя трамвая — месяц ездил по городу на трамвае. Скучненько это — все время по рельсам ездить. В общем, в результате остановился на Ленинградском институте водного транспорта, просто ткнув пальцем. После первого курса нас стали забирать в армию, но, по некоторым причинам, служить я тогда не ушел, и институт тоже пришлось оставить. А через год поступил в Театральный к Льву Абрамовичу Додину.

- Правда, не знал. На консультации со мной разговаривал преподаватель сценической речи Валерий Николаевич Галендеев. Я подумал, что это и есть Додин. До этого вообще в театре был два раза — в Белоруссии, в своем городе Орша. К нам приезжал Минский театр Янки Купалы и Витебский театр Якуба Колоса. Мне этого хватило. Это было как раз в период между институтами водного транспорта и театральным. Я тогда еще в народный театр каким-то образом попал. И, в принципе, собирался учиться, но в Москве. А в Питер просто приехал к друзьям, вспомнил, что здесь где-то есть Театральный институт, случайно зашел, попал в десятку и стал поступать.

- У меня была подготовлена программа для Москвы — очень типичная для провинциального советского мальчишки. Какой там Солженицын — я и не знал, кто это. Пушкин, Вознесенский, Крылов и "Как закалялась сталь" Островского. Потом поменял на Зощенко.

- Такой мысли не было. Но представлял, что возможно работать и там, и здесь. А получилось так, что еле ноги оттуда унес. Сейчас, по прошествии десяти лет, думаю, что это был хороший опыт — и актерский, и человеческий. Но работать там по профессии я бы, конечно, не смог. Да это практически невозможно для театрального артиста. Язык держит намертво. Просто отработал в Париже полугодовой контракт.

- В работе — задания типа "пойди туда, повернись, улыбнись, пройди два метра налево, сделай руками так и удивись". Сначала я протестовал. Затем, когда понял, что нужно выбирать — или уехать домой, или подчиниться, выбрал второе. Получился мощный тренинг — пытаться оправдать для себя все эти формальные указания и обнаружить в них смысл и содержание. В остальном было тоже непросто. Очень хорошо там понял, что такое ностальгия и одиночество. Вроде у меня в Париже было много хороших знакомых. Но одно дело, когда ты приезжаешь на короткие гастроли и все хотят с тобой встретиться, находят для этого время. И совсем другое — когда ты приехал надолго, более того — на работу. В какой-то степени даже становишься конкурентом. И это очень понятно. Так что звонил в Россию, часами разговаривал с друзьями. Но до сих пор жалею, что не использовал возможности выучить французский.

- Я дружу с ними, стараюсь быть искренним, когда что-то делаю, думаю о том, чтобы мне не было стыдно потом перед ними. В общем, в этом и заключается мое учительство. Конечно, постараюсь дать им хорошее образование, которое сам не получил, буду подбрасывать им свои любимые книги, фильмы.

- В прошлом мае, как раз во время переноса бронзового солдата в Таллине, на этой волне практически все машины в Петербурге ездили с георгиевскими лентами. Я помогал товарищу вещи на дачу перевозить. Мы застряли в пробке, встали около пешеходного перехода, светофор был сломан — мигал желтым светом, а  в другую сторону по свободной полосе мчались машины. И на переходе люди ждали, чтобы перейти дорогу. Там стояли две бабушки, явно пережившие войну. Дедушка с палочкой. Мама молодая с двойняшками. Собрался такой образ народа. И в течение нескольких минут, пока я мог наблюдать эту картину, мимо пролетали  машины. И почти все — с георгиевскими ленточками. Мы легко объединяемся в ненависти и гневе против кого-то, но никак не можем объединиться в любви к самим себе. Думаю, что патриоты, все-таки, — те, кто останавливается на пешеходных переходах и пропускает людей. Кто не берет взятки. Кто выбрасывает сигареты в урну. Кто говорит "здравствуйте", "до свидания". Кто не губит леса. Кто уважает приезжающих в его страну. Это все, конечно, очень непросто. Но только такой патриотизм я хотел бы воспитать в себе и в своих детях.